Обгоревшие стены, неоновый крест, кофейня на втором этаже, концерты и инсталляции – так сегодня выглядит первая лютеранская церковь в северной столице, носящая имя Святой Анны.
Несмотря на экстравагантный вид, привлекающий туристов, блогеров и зевак, здесь расположен действующий приход, которым руководит молодой священник Евгений Раскатов. Мы зашли к нему на чай, чтобы расспросить, что такое вера, так ли плох атеизм, как церковь относится к гомосексуалистам и домашнему насилию и чем священники похожи на самолеты.
Про молодость
Уверовал я достаточно рано — в 20 с небольшим лет, читая Священное Писание. Сначала я попытался сделать для себя синтез всех религий, которые меня окружали. Подумал, что Бог есть и, наверное, по-разному себя в разных религиях открывает. У меня ничего не получилось кроме того, что прийти к выводу, что все это глупости, и в итоге я решил быть атеистом. Но атеистом быть сложно, потому что в его жизни нет смысла. Тогда я снова задумался о морали. Читал книги, размышлял, мне очень понравился Иисус, то, что он говорил. Подумал, что хочу жить так, как он учит.
Отец мой бизнесом занимался, сейчас у нас тут в Анненкирхе работает, мама домохозяйкой была. Обычна петербургская семья. Я не был воспитан ни в какой религии, мне повезло, у меня была возможность выбирать. Я старался найти церковь, с одной стороны, библейскую, чтобы была библейская простота, как в Евангелие написано. А с другой стороны, мне нравилась некая историчность церкви. И мне показалось, что лютеранская церковь все это в себе сочетает.
Священником я становиться не собирался. Я уверовал, определился с общиной, стал ее частью. В лютеранской церкви тебя к служению призывает Бог через общину. И меня община призвала на такое служение. Это ответственность, но, когда ты понимаешь, что на это есть божья воля, это не тяжело.
В молодости я занимался организацией мероприятий, потом торговлей — продавал музыкальные инструменты. Это все были какие-то мелкие бизнесы, которыми я с раннего возраста занимался до моего рукоположение — до 2015 года. Выпивал, как все, наркотики употреблял. Я рос на Юго-Западе в Санкт-Петербурге, вокруг меня все что-то употребляли. Но в итоге я здесь, а они — нет.
Про свои грехи
Конечно, я грешу. Говорят, что не ошибается тот, кто ничего не делает, поэтому пока ты живешь, ты грешишь. Если честно, нет большего или меньшего греха. Грех он грех и есть. Есть грехи, от которых легко отказаться и не возвращаться к ним, а есть более тонкие грехи. Можно что-нибудь ляпнуть, что-нибудь подумать, завидовать, кого-то не любить. Можно использовать людей — вот я так часто грешу. Иногда воспринимаю человека как некий ресурс, а это грешно, у него же душа есть.
А так от всякого блуда и пьянства я с радостью отказался. Я раньше наркотики употреблял: и кислоту, и героин, и курил всякое, начиная с 14 лет и где-то до 21. Отказался я от этого не потому, что уверовал и мне теперь как христианину нельзя героин употреблять — вот жалость. Я просто увидел истинную природу этого всего. Вера пришла в мою жизнь и вытеснила вот это все, я от наркотиков отказался, потому что они перестали иметь смысл в жизни. С верой ты видишь вещи немножко иначе. Ты начинаешь четче видеть зло, а потом начинаешь видеть зло там, где вообще его раньше не видел. Все становится более тонким.
Про Анненкирхе и современное искусство
Я работал в миссионерском отделе, и нам передали эту церковь, общины здесь тогда не было. Я стал что-то здесь делать, проводить богослужения, и община собралась. Из людей, прежде не церковных.
Здешняя атмосфера изначально привлекает много молодежи. Из этого множества какая-то часть молодых людей, придя на концерт или сфотографироваться на лестнице, находят нашу духовную жизнь интересной для себя.
Все наши мероприятия и выставки — это такой маркетинговый ход. Все церкви этим пользуются. Церкви же специально делают красивыми, церковь – это отражение небесной красоты. Но сегодня восприятие прекрасного немножко изменилось. Нам повезло, потому что мы можем использовать современные формы искусства, вкладывая в них наши смыслы. В Сикстинском капелле же тоже Боттичелли пытался выразить с помощью живописи смыслы, важные для церкви. А мы сегодня пользуемся современным искусством, используем его для проповеди и не стесняемся этого. Вот зачем мы сделали инсталляцию с ковчегом летом? Чтобы рассказать про ковчег, про потоп, про крещение!
Про атеизм
Быть атеистом не так просто, потому что жизнь атеиста бессмысленна. Если мы говорим о том, что жизнь появилась в силу миллиардов случайностей, стало быть, моя жизнь — это одна из таких случайностей. У глобального мира нет смысла, ведь он появился случайно и хаотично. И я как часть этого мира тоже не имею смысла и мой сегодняшний день тоже бессмысленный, сколько бы я котят не накормил.
Жизнь атеиста еще и не моральна. Почему справедливо — это справедливо? Почему кормить котят — это хорошо, а топить котят — это плохо? Сама природа нам об этом не сообщает, ведь в ней есть смерть, убийства, каннибализм. В итоге появляется серьезная проблема у атеистов: смысл отсутствует, мораль отсутствует, поэтому жить тяжело. Как бы ты не считал себя моральным, тебе не с чем померить. Если линейки нет, ты не можешь померить, насколько линия прямая. Так и жизнь. Если у тебя нет представления о прямизне, ты не знаешь, кривая ли твоя жизнь. Ты начинаешь с чем-то сравнивать. И сравнивают в основном с христианской моралью. А христианская мораль — это часть веры. У атеиста возникает вопрос: а почему я должен тогда ее принимать? Короче, это серьезно.
Клайв Льюис как-то написал: «Сколько бы Гамлет не бегал по дворцу, он никогда не найдет там Шекспира». Если Шекспир этого не пожелает. И мы – Гамлеты, которые бегают по своему дворцу в поисках Шекспира. Я делаю допущение, что Бог есть. Ведь атеизм — это тоже допущение, мы допускаем, что Бога нет, но как мы можем в этом убедиться? Никак! Атеизм — это вера, как и вера в Бога. Нет объективных фактов внутри мироздания, чтобы доказать одно или другое.
Есть еще идея Бога в истории. Сегодня мы живем календарем, связанным с сотворением мира, потому что Бог шесть дней Землю создавал, на седьмой отдыхал. Календарь у нас от рождества Христова. Весь аппарат, которым мы пользуемся, основан на христианском мировоззрении. Получается, для атеиста он основан на мифе. Это, мне кажется, очень несчастная жизнь.
Про науку
Наука ошибается по своей природе. Всегда есть гипотеза, которая должна быть либо доказана или опровергнута. Наука внутри этого процесса, а Бог – за этим процессом. Вся наука вышла из церкви. Откуда появился язык и письмо? Был такой человек, например, Месроп Маштоц, который изобрел армянскую письменность для того, чтобы священное писание записать. А Кирилл и Мефодий за этим же изобрели кириллицу. Все образование и обучение в церкви раньше проходило. Церковь — это двигатель науки.
Есть церковь, которая воспитывала науку, а есть мировоззрение, которое убивало науку. Ученых, например, на костре не жгли, жгли мистиков, ученым церковь помогала. А вот огромное количество советских ученых, например, были отправлены в ссылки.
Про счастье и свободу
Счастливым нас делает то, что мы — часть чего-то, что мы причастны к чему-то. Счастлив тот, кто познал Бога. В этом суть религии — соединить человека и Бога. Проблема человека в том, что он от Бога всегда убегает. И не человек приходит к Богу, а Бог к человеку, и делает это очень деликатно. И вера наступает тогда, когда мы капитулируем перед Богом. Он всех догоняет, но люди часто говорят: «Иди на фиг».
Истинное прощение человек находит в вере. Есть зло, которое каждый из нас совершает, — это грех. Человек совершает какой-то грех, и у него есть потребность понести за это наказание. Он может палец порезать или что-то серьезнее. Он сам ищет себе наказание, Бог его как раз не наказывает. А христианство дает возможность наказание не искать. Есть зло, за которое мы отвечаем перед государством, тут неважно христианин ты или нет. А есть зло, за которое нет наказания от государства, например, блуд, но человек себя от этого хорошо не чувствует. Так вот Бог дает избавление от этого чувства. В Иисусе мы видим защиту и спасение. Жертва и плата за наши грехи была принесена, и она достаточна. Какую жертву ты сейчас не приноси, она не будет больше той, что уже принесена. А значит можно не волноваться о наказании за грехи. Достаточно просто верить.
Вообще религиозный опыт складывается так, что у тебя всегда есть маневр для неверия. В этом и весь прикол веры. Бог мог ударить Еву по руке, когда она тянулась к яблоку, но он дал ей свободу. Человек наделен свободой.
Про удобную веру и дурацкие церковные обряды
Вера всегда удобная. Когда люди страдают за веру, для них она тоже удобная. Не в том смысле, что она комфортная и можно ноги вытянуть. Христос предупреждает, что за веру мы будем гонимы. Бог дает испытания, но, с другой стороны, дает и силу с ними справиться. Если мы посмотрим на апостолов, они все умерли мученической смертью. И ты думаешь, наверное, у них что-то есть такое, если с него кожу живьем сдирают, а он не отрекается. То есть в вере есть нечто настолько большее, что мы готовы пренебречь жизнью и здоровьем. Это что-то настоящее. А до этого у тебя не было ничего настоящего, ведь все временное, материальный мир — временный, ты никогда им не наешься и не напьешься. А душа-то вечная, и она просит чего-то вечного. Так вот вера и дает связь человека с вечным Богом.
А если с точки зрения повседневной вся обрядовость — это не часть веры. Не надо в ледяной проруби купаться, так грехи не смываются. Сто лет назад такой ерундой не маялись. Лютеранская церковь — это некое соблюдение баланса и в обрядовой части. У мусульман есть предписание, как нужно совершать намаз. А в христианстве такого нет, в том-то и прикол, что обряд нужен, чтобы выразить что-то невыразимое. Как мы можем выразить покорность и благодарность Богу? Ну давайте сделаем поклон. Но ты должен от души это делать, а если тебе говорят на коленях стоять, и ты стоишь и чувствуешь себя полным дураком, в этом нет уже никакого поклонения. Перед обрядом должна быть смысловая часть, а если ее нет, то сам обряд является пустым. Поэтому обряд — вещь глобально необязательная, он может быть такой, может быть другой. Например, во время крещения обязательно должна быть вода. А какая вода, сколько ее должно быть, обливать или окунать — это уже там каждый сам решает.
Про воспитание детей
Толстой писал, что лучшая педагогика — это быть самим собой и самому стараться жить правильно. Я детей не нагружал, не заставлял ничего делать специально, но они, глядя на меня, тоже уверовали. Вот сегодня один ребенок 17 лет работает здесь у нас. Один ребенок 14 лет осталась дома, не захотела в церковь ехать, ну не захотела, и ладно. И еще один 11 лет долго метался, ему в церковь поехать или телевизор весь день смотреть, в итоге сам решил в церковь ехать. Захотел бы смотреть телек, остался бы смотреть телек – его выбор. Я не хочу на них давить, иначе можно нанести вред. Заставлять стоять на коленях — это не воспитание веры.
И вообще если они взрослые люди, выбор их — быть мусульманами, кришнаитами, буддистами. Они могут выбрать и быть преступниками. Мне этот выбор может не понравиться, но на я с трудом могу на него повлиять, только настолько, насколько они сами мне позволят. Бог ведь доверяет нам детей на время, а дальше — их жизнь.
Про православную церковь и стяжательство
То, что церковь — это корпорация или организация — это правда. Причем самая древняя в мире. Даже несмотря на свою разрозненность, она едина. Это сообщество людей, которое существует от Адама до сегодняшнего дня. То, что это бизнес-модель, наверное, можно сказать. Как некая глобальная сила и структура, конечно, церковь совершала много ошибок. Но глобально ничто не дало миру так много, что ценит человечество, кроме церкви. Образование, письменность, науку, благотворительность — много из того, чем мы сейчас пользуемся, дала церковь.
Есть, конечно, и побочные эффекты. Как у лекарства может быть головокружение и понос, зато вылечит от болезни. Так же и церковь. Только вы видите только головокружение и понос, а я вижу и другую сторону.
Ну да, есть какие-то элементы богатства в церкви. Я бы, может, тоже ездил на Гелендвагене, если бы он у меня был, но я не могу себе позволить Гелендваген. А патриарх Кирилл, например, может себе такие вещи позволить. Он человек деловой, глава большой церкви. Тут одно другому не мешает.
Мы сегодня читали отрывок про то, как одна женщина омывает Иисусу ноги миром, и один из апостолов подсчитал, что это миро стоит 300 денариев, которые можно было бы раздать бедным. И апостол этот был Иуда. Но его на самом деле не волновали бедные, он просто прикинул, что он за эти деньги может 10 Иисусов предать.
Точно также человек, который внутри церкви не находится, видит эти богатства и пытается осуждать. Меня не задевает, что у патриарха Кирилла часы за миллиард. Хотя он для меня и не патриарх, он глава сторонней организации. Но мне это ехало-болело. Я не социалист, не коммунист, я не считаю, что надо все всем раздать. Это все вопросы неважные с точки зрения христианской веры. А если бы он ездил на метро, это выглядело бы как дешевый популизм. Я вот тоже езжу на такси, потому что мне иногда жалко времени. А если Комфорт+ не сильно дороже, я выберу его. Хотя это же тоже, наверное, излишества?
И вообще эта тема не касается церкви как таковой, это касается отдельных людей. Это вопрос к нескольким десяткам митрополитов, которые подружились с какими-нибудь олигархами. А есть еще десятки тысяч священников, которые не живут в роскоши. Священник — как самолет, пока он не упадет, о нем никто не говорит. Самолеты тоже обычно прекрасно долетают, падают единицы.
Про церковь и государство
Церковь и государство смешивать не нужно. Глобально, если посмотреть на всю церковную историю, церковь все время использовали власть имущие, потому что это инструмент воздействия на большое количество людей. Почему церковь в это ввязывается — для меня загадка. Церковь в этих отношениях всегда проиграет. То, что мы имеем сегодня — это полбеды. В Германии, в Италии при Гитлере священники Гитлеру зиговали и пытались в своих работах обелить фашизм. Церковь действительно много раз была проституткой и ложилась под давлением властей.
Православие тоже разное бывает. Вы видите только то, что громко, поэтому оно у вас, например, ассоциируется с казаками, которые плетками гей-парады разгоняют. А оно ведь на самом деле разное. Есть более тонкое, культурное, умное, неравнодушное. И В Петербурге тоже такое есть, например, Федоровский собор. Зайдите туда, посмотрите, там другое отношение к людям.
В церкви две природы — человеческая и божественная. И все, что свойственно человеку, может быть и здесь: ошибки, лицемерие, жажда власти, денег. Кто-то ездит на Майбахе, потому что так удобнее и солиднее, а кто-то — потому что он о себе слишком большого мнения. Если ты о себе большого мнения, это элемент гордыни, это плохо.
Вот в Екатеринбурге храм собирались строить, он же не приходской, это элемент чьего-то тщеславия. Поэтому он вызывает такую реакцию негативную. Мне кажется, в Екатеринбурге люди очень хорошие. То, что они отстояли сквер — молодцы. Мне кажется, правильно сделали.
Про закон об оскорблении чувств верующих
Чувства верующих можно оскорбить. Вас же можно оскорбить? Проблема не в самом законе, а в том, как его используют. Если честно, мне этот закон даже нравится. Потому что вот даже в Анненкирхе к нам всякие люди приходят и забывают о том, что это действующая церковь. Сейчас будет 31 октября, к нам сюда пойдут всякие ведьмы и вампиры, потому что у нас здесь обгорелые стены. Нам это не очень нравится, но люди будут возмущаться, что мы не позволяем им тут так фотографироваться. При этом никому из них в голову не придет пойти так в мечеть, им там быстро влетит. Это мы тут пытаемся быть аккуратными и договариваться.
Что такое закон об оскорблении чувств верующих? Это закон, который позволяет нам внутри храма, как внутри посольства, иметь немножко свои порядки. Зачем вам приходить сюда, чтобы меня оскорблять? Прикурить от церковной свечки и ждать, чтобы нас это не оскорбляло. Многие считают, что церковь – это публичное пространство, значит здесь можно делать все, что хочется. У людей нет здравого смысла. Покемонов пусть ловят, мне пофигу, это они в своих телефонах сидят. А когда приходят сюда на странные фотоссесии, меня это смущает, и смущает наших прихожан, которые приходят сюда молиться, а здесь какая-нибудь неприлично одетая барышня фотографируется. Как вы считаете, это нормально? Другое дело, что этот закон начинают использовать не в церкви, а какие-то силовики за посты в Инстаграме. Это, конечно, бред. Этот закон должен защищать нас.
Про домашнее насилие
В Библии хитро написано про главенство мужчины в семье: жена должна быть покорна мужу, но муж должен любить свою жену как свое тело и служить ей, как Христос служил церкви. А как Христос церкви служил? Он отдал свое тело на растерзание. Предполагается, что, если ты главный, ты должен свою жизнь пожертвовать на служение жене, и в этом заключается твое главенство, а не в том, ты ей можешь указывать принеси-подай и подзатыльники отвешивать. И то, что у нас в этом смысле прикрываются христианскими ценностями — это, конечно, неправильно. Нельзя зло прикрывать традициями.
Если священное писание является нашей скрепой, давайте по нему жить. А оно рукоприкладство не предполагает. Заповедь «Не убий» начинается с ненависти. Вначале ненависть зарождается в сердце, потом выливается в слова, потом в удар, а потом в убийство. Каяться надо, уже когда ты человека начал ненавидеть в сердце, когда ты ему еще об этом даже не сказал. Тут уже стоит задуматься, иначе ты сделаешь второй шаг — оскорбишь его, потом третий — ударишь, потом четвертый — убьешь. Поэтому если уж жить по-христиански, давайте не забывать о покаянии.
Про гомосексуализм
Есть вещи, в которых церковь должна быть консервативна, например, в вероучении, и не пытаться заповеди переложить в угоду современному обществу. Например, сегодня есть так называемые гей-браки. Является ли для церкви нормой рассматривать гей-союз как семью? Есть же заповедь относительно семьи, есть Адам и Ева. И когда церковь идет навстречу человеку в таких вещах, проявляя некий либерализм, она зигует Гитлеру. Это измена заповедям.
Это не значит, что гомосексуалистов Бог не принимает, у тебя может быть любая ориентация, это значения не имеет. У тебя может быть гетеросексуальная ориентация, но ты из одной постели в другую будешь прыгать – это блуд. А можно быть геем и никак это не проявлять. Грех не в том, какая у тебя ориентация. Если ты живешь с мужчиной — это блуд. Если ты живешь с женщиной и не женат — это тоже блуд. За человеком стоит выбор — реализовывать свои желания или нет. Если ты ставишь свои желания выше божьих заповедей — дело твое, я в постель ни к кому не лезу. Но заповеди не должны под тебя подстраиваться.
И вообще ты, может, счастливый человек. Если это единственная твоя проблема, то это вообще не проблема. Ты здоров, у тебя есть руки-ноги. Люди, блин, рождаются без глаз, с одной рукой, с болезнями. А гомосексуализм — это никакая не проблема для того, чтобы человеку быть верующим.